id="id34">
Агрономова дорога
В Горки приехал новый агроном. Председателя колхоза в правлении не было.
— Он на Кузнечихе, клевера смотрит, — сказала сторожиха тётя Дуня. — Уродился клевер. Густой. Красный. Шмели в нём так и вьются. Оттуда на Болобошину поедет…
— Где же эта Кузнечиха, далеко? — спросил агроном.
— Около леса. На ней тоже когда-то лес был, пережгли его на уголь для кузницы. Вот и называется поле Кузнечихой.
— А Болобошина?
— Это далеко. Там болотина, кочки, трясина. Утопнуть можно. Одним словом, Болобошина… У нас всему название дано. Без названия нельзя. Я вот скажу внуку: «Отнеси обед дедушке, он на Куликовой делянке лес пилит». Внук уже знает, куда идти. А так разве объяснишь? Куликовой-то делянка зовётся потому, что первым Куликов на ней дрова пилил. Давно это было. Я девочкой была тогда. С той поры выросли новые деревья…
Вечером агроном разложил на столе план колхозных угодий, разглядывал его, что-то чертил на нём. Утром другого дня запряг лошадь в лёгкую тележку. Взял с собой тётю Дуню, и поехали они глядеть колхозные земли. Побывали на Кузнечихе, добрались до Болобошины; были на весёлом лужку, который называется Брусок, — луг узкий, похож на брусок, которым косы точат; посидели немного и лошадь травой покормили в Частовой роще — деревья там стоят обыкновенно, не часто, а сажал-то их лесник Частов. Под конец завернули в низину Свиные рога. У свиней рога не растут. Виданное ли дело — рогатая свинья! Какой-то весёлый человек придумал такое название. Все поля, все леса, все горушки, болота и луга объехал агроном. В Горки вернулся вечером. Название «Горки» ясное: дома стоят на горках.
Колхозники удивились: как удалось агроному в один день везде побывать, всё посмотреть? На такое дело раньше и трёх дней не хватало.
Агроном не зря целый вечер план изучал: по плану он наметил самый выгодный путь. По нему теперь часто ездят. Рассказывая о поездке, говорят:
— Ехали Агрономовой дорогой.
Бык Магнит
Бык Магнит козыряется — бодается, значит. Настоящим именем его никто и не зовёт. Зовут Козырякой.
Козыряка чёрный, только лоб белый. Торчат изо лба два толстых, острых рога. Глаза у быка дикие, ноздри широкие, в них железное кольцо.
Стадо пасут в лесу. А там объявились два медведя. Но пастухи спокойны: Козыряка не даст в обиду коров, медведя рогами запорет. За это и прощают Козыряке все безобразия и хулиганство.
Был как-то раз сильный ветер. Оборвались телефонные провода. Монтёр дядя Вася надел на ноги «кошки» — такие приспособления, чтобы по столбам лазить, — взял моток проволоки, плоскогубцы и залез на столб. Починил, начал спускаться, а внизу стоит Козыряка и смотрит: что это человек так высоко забрался?
Вот случай! Надо на другой столб лезть, срочно связь налаживать, да как на землю сойти? Крикнул дядя Вася строгим голосом, моток проволоки бросил на Козыряку, чтобы пугнуть скотину, ударил тот моток быка по голове и повис на рогах. Заревел Козыряка, упёрся башкой в столб — хочет избавиться от проволоки, не может и наливается яростью.
На бычий рёв стали выходить из домов люди. Вышли, за заборами стоят с палками, а к быку подойти боятся — убьёт!
— Ну зверь, ну крокодил проклятый! — ругают люди быка.
— Он моему Сашке весь плащ изорвал! Хорошо, в яму закатил парня, иначе бы не жить ему…
— А за мной от самого леса скакал! Я платок потеряла, малину рассыпала…
— Ты, Василий, слезай и за кольцо его схвати — сразу присмиреет…
— Так он и даст за кольцо схватить! — говорят другие. — Уж лучше, Василий, на столбе сиди.
— Надо бежать за трактористом. Пусть трактором Козыряку прогонит…
— Тракторист-то в городе нынче, запасные части получает…
Тут показалась на улице Танюша; она росточком маленькая, хоть учится в пятом. Увидела она происшествие, вынула из сумки буханку хлеба — в магазин ходила, — отломила кусок и пошла к Козыряке.
— Магнит! Магнит! Хлебушка на! — заговорила Танюша нараспев.
Козыряка перестал бодать столб, большую голову от земли поднял и потянулся к девочке. Хлеб взял. Пока жевал его, Танюша проволоку сняла, в сторону закинула.
Бык посмотрел, куда проволока упала, и пошёл своей дорогой к скотному двору. Страшный бычище, а ласку чувствует. И понимает, когда зовут его прозвищем, когда настоящим именем.
Колокол
Посреди села на двух высоких столбах с перекладиной висит колокол. Он большой и тяжёлый. Когда поднимали его, связали четыре верёвки, тянули за них десять самых сильных мужчин. Колокол старинный. Ему триста лет. По его краю, как оборка на подоле юбки, идут узоры.
Рассказывают: когда заказали колокол на заводе, в деревне со всех жителей собрали по серебряной монете — с больших по большой, с детишек по маленькой. И специальный человек ездил на завод и собственноручно бросил серебро в расплавленную медь — чтобы голос колокола был звонкий и густой.
Голос у колокола — просто диво. Бо-о-амм! Бо-о-амм!.. — выговаривает он на всю округу. Слышат его в самых дальних деревнях — за полями и лесами.
Только не часто говорит колокол. И никогда не говорит он зря. Я его слышал дважды. Первый раз, когда подъезжала к деревне на «Волгах» и «Жигулях» свадьба. Легковушки были в лентах, в цветах. На радиаторе машины, в которой сидели невеста с женихом, — большая кукла с голубым бантом. Колокол звонил радостно и торжественно — новая семья в деревне прибавилась!
Другой раз колокол ударил ночью. Бил тревожно, часто. Торопил вставать с постели, бежать на улицу.
Ночь была тёмная. В темноте было видно, как на далёком бугре растёт огненная ветла. С каждой минутой она делалась выше, гуще и сыпала красные листья по ветру. Горело в соседней деревне.
Колхозный шофёр завёл грузовик. В кузов попрыгали мужчины с топорами, лопатами, вёдрами — и понеслась помощь. Вовремя успели. Дом погасили, всю деревню спасли от пожара.
…Верёвка от колокола спускается до самой земли. Витой конец лежит в жёлтых одуванчиках. Мальчишкам ужас как хочется дёрнуть её, чтобы колокол сказал: «Бо-о-амм!» Но они скрепя сердце проходят мимо.
Мальчишки, сами того не замечая, учатся у колокола говорить, когда есть что сказать, и молчать, если сказать нечего.
Засуха
Лето выдалось на редкость жаркое. В поле и в огородах всё посохло. Пшеничные колоски были лёгкие, как
